Убывающий мир: история «невероятного» в позднем СССР - Алексей Конаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Процесс отказа от космоса в пользу здоровья идет в СССР полным ходом.
В известном фильме «Фантазии Фарятьева» (1979) главный герой вроде бы говорит о поисках инопланетного разума и о необходимости смотреть на небо, но почти сразу переключается на вопросы лечения болезней: «Вы замечаете, что человек болеет постоянно, с самого рождения до смерти. Болезни чередуются, приходят, уходят. Но ведь это же неестественно. Ведь какой-нибудь крокодил или муравей живет здесь же, рядом, однако не подвержен таким странным, таким бесконечным болезням!» Все чаще космос оказывается пустой риторикой – разговоры о звездах играют роль локомотива, тянущего за собой рассуждения о здоровом образе жизни. «Вы только посмотрите, как велик человек! Уже ступил на Луну и скоро побывает на других планетах. <…> А вот другие картины. Пройдитесь по улице большого города, вы всегда встретите немало людей, которые шаркают подошвами по асфальту, дышат с трудом, ожиревшие, глаза потухли», – выстраивает характерный ряд Николай Амосов[545].
Ярким примером сугубой риторичности всего космического является новая версия советской йоги, развиваемая в это время Яном Колтуновым. Выпускник МАИ, работавший когда-то под руководством Михаила Тихонравова над проблемами ракетной техники, в семидесятые Колтунов увлекается вопросами оздоровления, а в 1980 году, вдохновившись идеей освоения «внутренних резервов» человека, создает в подмосковном Калининграде КСП «Космос»[546]. КСП значит «Клуб космического самопрограммирования», однако никакого отношения к орбитальным полетам или астрономическим наблюдениям Клуб не имеет. И хотя Колтунов, поклонник Циолковского и Рериха, заявляет в начале занятий о необходимости «единения с космосом» (философия, за пропаганду которой его через три года исключат из КПСС, а КСП «Космос» закроют[547]), по сути, в КСП практикуют стандартный позднесоветский набор оздоровительных процедур: аутотренинг, самомассаж, закаливание, дыхательные техники.
Центральное место в системе Колтунова занимает «медитативный» бег: «Это не просто бег. Ведущий постоянно дает настройку: “Чувствуете, какой чистый воздух? Как вольно дышится! Дыхание через нос – выдох длиннее вдоха. Нам хорошо, наши легкие, сердце, печень отлично работают”»[548]. По сути, это дополненный аутотренингом бег трусцой, ставший популярным уже в начале семидесятых после перевода на русский язык книги Гарта Гилмора «Бег ради жизни: Бег трусцой с Артуром Лидьярдом»[549]. О беге как о лучшей тренировке говорит Амосов, прекрасным способом вывода «шлаков и ядов» считает бег Микулин. Пропагандисткой бега является сподвижница Колтунова Галина Шаталова, ушедшая из Института космических исследований АН СССР ради чтения лекций о «здоровом питании» и придумавшая множество заповедей советского ЗОЖа («Если вы спешите или расстроены, за стол лучше не садитесь – проку от еды не будет, одни шлаки»[550], «Пить надо только до еды – не позже, чем за четверть часа. Пить во время еды – значит, разбавлять желудочный сок и слюну»[551] и т. д.); у самого Колтунова в КСП «Космос» бегало до четырех тысяч человек[552].
Медленный, размеренный, очень комфортный бег, не преследующий никаких целей, кроме «достижения здоровья», прекрасно характеризует атмосферу позднего застоя.
Все грандиозные проекты и утопические мечты давно кажутся смешными. В глобальном смысле ничего нельзя изменить, обновить и улучшить; всякое движение вперед непредставимо (да и не нужно), но зато можно бежать трусцой вокруг парка, чтобы сохранить и преумножить главную ценность эпохи – здоровье своего собственного тела. В журнале «Работница» упоминают о «старушках, бегающих трусцой»[553], в самой громкой книге 1980 года, романе «Альтист Данилов» Владимира Орлова, трусцой бегает демон, подорвавший здоровье на далекой планете («Кармадон, выяснилось, для бодрости духа утром не только упражнялся с гантелями, но и бегал трусцой в направлении дворца Шереметевых»[554]), трусцой бежит и главный герой знаменитого фильма «Осенний марафон» (1979) – запутавшийся в любовных интригах, мелких склоках, повседневном вранье, не умеющий ничего исправить в жизни, искренне не понимающий энтузиазма дочери (которая едет за романтикой на Север), но каждое утро совершающий десятиминутную пробежку ради оздоровления организма.
В эти же годы понятие «здоровья» начинает отрываться от понятия «болезни».
Множество «невероятных» процедур необходимы уже не для исцеления от того или иного недуга (как это было в пятидесятые) – здоровье ценно само по себе. «Врач будущего станет писать не “историю болезни”, а “историю здоровья”», – заявляет Алексей Катков[555]. Николай Амосов связывает здоровье не с болезнями, но со счастливой и, более того, комфортной жизнью, вводя специальное понятие УДК (уровень душевного комфорта): «Оптимальная жизнь – чтобы прожить долго и с высоким уровнем душевного комфорта»[556]. В известном смысле советские люди все ближе подходят к пониманию здоровья, данному в Уставе Всемирной организации здравоохранения: «Состояние полного физического, душевного и социального благополучия, а не только отсутствие болезней и физических дефектов»[557]. В то же время такую самоценность здоровья для граждан СССР можно рассматривать и как важный симптом, указывающий на тайную идеологию почти всего позднесоветского общества – общества, постепенно ставшего не только консюмеристским, но и криптобуржуазным.
Исторически культ здоровья (как и культ «комфорта»[558]) – культ именно буржуазный; Мишель Фуко убедительно объяснял, что идея «заботы о здоровье» есть «транспозиция в другие формы тех способов, которыми пользовалось дворянство, дабы маркировать и удержать свое сословное отличие; поскольку и дворянская аристократия тоже утверждала особость своего тела, но это было утверждение по крови, т. е. по древности родословной и по достоинству супружеских союзов; буржуазия же, дабы снабдить